Транспорт не работал, на Садовой стояли застывшие трамваи. Редкие прохожие-обессиленные, больные, изголодавшиеся люди-тонули в снегу, еле передвигая опухшие от голода ноги. Кто-то вскрикивал в агонии, или раздавался тихий стон-человек падал и больше не поднимался. В булочной, которая находилась на набережной Фонтанки, женщина кричала в ужасе: у нее украли карточки- это означало голодную смерть, иногда для всей семьи! Выхватывали и хлеб и заправляли его в рот-тут уж никто не отнимет! Я не осуждаю этих людей-это была их болезнь. Одни люди могли терпеть голод, продолжали ходить пешком на работу, работали на благо победы, однако, голод оказывал влияние на психику и поведение других людей, у них нарушались мыслительные процессы, они теряли контроль над собственным поведением, голод подавлял их волю. Однажды в нашу дверь постучалась соседка с пятого этажа, она просила воды напиться. Мама дала ей воды из ведра, а она и говорит: "Муж вчера умер. Наш Колька (ее сын, по прозвищу "Коля-бу-бу"-мой ровесник-примеч. автора) украл все наши карточки, и мне нечего есть. Мама покормила ее, чем могла. На следующий день эта женщина умерла. Через несколько дней я, спускаясь по нашей лестнице, резко остановилась: увидела труп Кольки, завернутый в простыню.




Ближе к весне в Ленинграде были немного повышены нормы выдачи хлеба. Хлеб был исключительно белый, но мы тогда еще не знали, что в тесто добавлялась целлюлоза.

Однажды мы с мамой возвращались из булочной, я несла формовой хлеб с довеском (буханки взвешивали на весах). Мама пошла к нам домой, меня же попросила зайти к Сандаловским с какой-то просьбой. Сандаловские жили на втором этаже в парадной напротив ворот и рядом с гаражом. Я вошла в парадный подъезд и стала подниматься на второй этаж. Когда я уже почти достигла площадки, где жили эти люди, в это время внизу входная в подъезд дверь хлопнула, и я почувствовала, что за мной кто-то идет. Я оглянулась и увидела Геньку-мальчишку с нашего двора, моего сверстника. Он вдруг схватил меня сзади и повалил на спину со словами: "Отдай хлеб!". Я очень испугалась, стала кричать и на спине доползла до нужной мне двери, крепко прижимая к груди драгоценную ношу и стуча ногами в дверь. Тут же выбежали люди из квартиры и меня освободили, а потом довели до дома.

Как оценить этот поступок? Мы с Генькой раньше играли вместе во дворе, знали друг друга. В нормальных условиях он бы не сделал такого!

Я же в нормальных человеческих условиях угостила бы голодного мальчишку или даже отдала бы ему весь свой хлеб. Однако, чувство самосохранения, "блокадная" психика, страх потерять съедобное, особенно ХЛЕБ, ответственность перед моей семьей, которая могла бы погибнуть без этого хлеба, побудили меня прогнать Геньку. И весь этот эпизод является еще одним доказательством того, что больные голодом, истощенные люди были больны и психически, не отдавая отчет своим поступкам, движимые мучительным чувством голода. Я с тех пор не люблю, когда за мной кто-то близко идет...

Конечно, было много мошенничества, грабежа, эти "люди" пользовались безвыходным положением других и наживались на этом. Одни спасали детей и относили их в детские приемники, принимали роды во время бомбежки, навещали больных, другие же - выкапывали с огромным трудом похороненные трупы, особенно детские, и торговали этим мясом. Страшно, но необходимо об этом говорить. К сожалению, это БЫЛО! Этим "людям" бесспорно, нет прощения!

Постепенно мы перестали выходить из квартиры, не реагировали даже на объявления о воздушной тревоге. Помогали только маме приносить воду с Фонтанки, выносить ведро. Очень хотелось есть! Мы съели все запасы продуктов, которых было немного, затем мама купила на толкучке около булочной плитки дуранды (жмых для корма скота), ее называли "блокадным шоколадом". Мама варила на буржуйке "студень" из столярного клея и разливала его по тарелкам. От него шел ужасный, крепкий запах, но, заправленный лавровым листом, он становился более съедобным.

Появился еще один блокадный продукт: на Бадаевских складах во время бомбежки и пожара был растоплен хранившийся там сахар. Земля вокруг складов пропиталась сладким сиропом, который смешался с землей и хрустел. Люди долго копали землю на том месте, собирали эту массу, черпали, чем придется, и несли домой. Мама купила ее на толкучке: oнa напоминала сырковую массу, только была черного цвета и неприятно хрустела. Мы также ели бурду из дрожжей.

Как нам ни тяжело, мы постараемся описать то мучительное чувство, которое называется "ГОЛОД". Это не только состояние организма, вызванное недостаточным поступлением необходимых веществ. Сидя около "буржуйки" в ожидании еды, находясь в зимней верхней одежде в кровати, мы не могли совладать с этим чувством голода: нам не давали покоя мысли о еде, они не уходили, мучили. Мы истерически прыгали и качались из стороны в сторону в агонии на застывшей кровати, чтобы заглушить это навязчивое чувство. Мы корили себя за то, что когда-то, до войны, не доели пирожное или плюшку.

Хотелось только ХЛЕБА.

Мы собирали его крошки со стола, боясь пропустить хоть одну, перед глазами неотступно стояла ТЕПЛАЯ БУХАНКА! Роза вспоминает: "У нас были голодные видения, галлюцинации, непрестанные, доводящие до безумия мысли о еде. Лежа на ледяной подушке, до боли в желудке, до умопомешательства, мы бредили в полусне о горячей буханке хлеба или о школьной булочке-слойке или крендельке, которые когда-то не доели. Я думала о том, что когда кончится война и будет много хлеба, я спрячу кусочек, а когда он понадобится-я его найду".