Вместо меча — стебель сладчайший ириса

дикоцветущий,

лег между нами. С залива поднимается ветер

и бездомный у поворота на 9 линию поднимает лицо

к тайному зиянию Веспера, — пространство невидимо. Из отдаленья

фигурка чечевично-проста, легче отклонения боли от того, с чем она расстается.

Ветер позволяет помыслить лишь перемещение вести, несомненно благой,

об окончании времен, как если бы пыль смести одним взмахом,

год за годом летевшую на подоконник, стекла, страницы, — острую,

словно вода в феврале у зубов.

Ослепительны окна на запад. Ветви свежи. Лето Господне благоприятно.

Зрение порождают “культура”, “секс” и “слова”. Мы хотим знать больше,

чем можем забыть, вплоть до того

как забвение настигает признанием. Остаток лишь — “видеть”.

Опыт — это немая речь, память, исследующая память себя и строение “знать”.

Оборачиваясь на едва слышный шелест, произнеси (настойчиво, но негромко):

между частью и ее умножением брезжит то, что еще не стало другим,

но уже покинуло прежние формы. Здесь долгота раковины. Здесь дом звезды.

Миг нищеты, угасания вещи в предчувствии встречи с собою, —

уязвимы настолько, что жаль даже лист растереть и просыпать на камень.

Меня интересует не сущность, но только края, точней то, что

может возникнуть в мгновение устремленного в мгновение времени.

Края твоих глаз, тела, снов, сознания, когда все растягивается в неизменность,

но оставляет прежние сроки, как бездомный свой угол с набережной на 9 линию,

с собранным подорожником под вязаной шапкой цвета метро,

Когда поднимается ветер с залива и окна на потолке отражением деревьев, и

чей-то сон, и бессмысленный ирис.



Translation by Mariya Guseva

Poverty (Instead of a sword)

Instead of a sword – the body of an iris, a sweet stem blooming wild between us.

Wind rises from the bay and homeless near Line 9 you lift your face toward a secret Vesper already singing above you, -- space cannot be perceived.

Removed, the speck of a human body is simple as beans, more light than the arc of deflected pain, moving away from what must be left behind.

The wind allows us to imagine only the movement of news, undeniably good, about the ending of times, the dust swept away with one swift blow from all windowsills, windows, pages dormant for years, -- a change as sharp as cold water to teeth in February.

The West windows are blinding. The branches are fresh. God’s summer is favorable. Culture, sex, words a shock to the eyes. We want to know more than is possible to forget, up to the point where unconsciousness joins acknowledgement. The only remainder – to see.

Experience is mute speech, a memory studying the memory of itself and the construct to know.

Turning toward the barely audible rustling, speak (firmly but quietly):

between one fragment and multiplicity flickers all which has not yet become something else, but had already left its previous form. The hidden distance inside a sea shell. The house of a star.

A moment of poverty, a fading of things foreseeing a meeting with you, --

vulnerable to a degree that it would be a shame to crumple even one leaf, letting it fall over a stone. I am not interested in meaning, only its outline, more precisely that

which can arise in the moment of moving toward the stream of time.

The outline of your eyes, your body, your dreams, your consciousness when everything it contains stretches into the indefinite, static within the former framework, like the homeless man remaining near Line 9, it’s corner with the embankment, with roadside leaves collected under his knit hat the color of metro,

From the bay, the wind rises. The trees in the windows reflect on the ceiling, dancing with someone’s dreams, the meaningless iris.





Об авторе:

http://www.guelman.ru/slava/writers/drag.htm